Marina Larionova

Russia: A Re-emerging Donor

Since 2007, Russia has been “re-creating” an international development assistance programme and has become an active global development cooperation partner. Russian official development assistance increased more than eightfold in a decade. Russia consistently promotes cooperation for international development and the Millennium Development Goals in major global governance institutions. But to what extent is Russia’s international development assistance compatible with its international cooperation strategy and domestic development priorities?

Is BRICS Institutionalization Enhancing its Effectiveness

This chapter aims to explore how BRICS institutionalization correlates with its effectiveness. Thus authors examine the data on BRICS institutionalization in relation to several effectiveness dimensions. First, the study looks at how institutionalization correlates with the balance of global governance functions in BRICS performance, namely: deliberation, direction-setting, decision-making, delivery and global governance development. The analysis is made on the basis of the discourse share devoted to a concrete function in the total annual discourse of the forum. Second, the authors explore BRICS contribution to global governance agenda tracking the dynamics of priorities on the BRICS agenda and assessing the shares of specific priorities in the total discourse. Third, they evaluate the BRICS contribution to development of multilateral global governance, analyzing the references to international institutions in the BRICS discourse, mandates to international institutions and mechanisms established by BRICS within the forum. Finally the study looks at the BRICS compliance performance on concrete commitments made by the leaders at their summits.

The G20, BRICS and APEC in the System of International Institutions: A Piece of Good News for Global Governance

Возникновение новых институтов в ответ на системные уязвимости, стратегическую трансформацию влияния государств в мировой экономике и медленные темпы реформирования существующих институтов вызвало бурную дискуссию в отношении роста количества институтов и сопровождающей его фрагментации глобального управления. Однако фрагментация не означает снижения спроса на глобальное управление или его эффективности. Напротив, она может приносить выгоды, будучи позитивной и креативной [Acharya, 2016].Несмотря на существенные различия своих миссий и коллективной идентичности, «Группа двадцати», БРИКС и АТЭС играют важную роль в повышении инклюзивности, легитимности и эффективности глобального управления. Отличительными чертами трех институтов являются практика проведения встреч на высшем уровне, принцип добровольности исполнения решений, признание роли основных развивающихся стран в мировом экономическом росте, глобальном и региональном управлении, высокая интегрированность в систему международных институтов и активное взаимодействие с международными организациями.Это взаимодействие напрямую не решает проблем, связанных с фрагментацией, но стимулирует разделение труда, которое снижает риски фрагментации и конкуренции, способствует росту координации, согласованности, подотчетности и эффективности в глобальном управлении.В настоящей статье рассматривается взаимодействие «Группы двадцати», БРИКС и АТЭС с международными организациями в рамках выполнения ими функций глобального управления, включая обсуждение, определение направлений коллективных действий, принятие решений, их исполнение и развитие глобального / регионального управления.Аналитической основой исследования является теория рационального выбора институционализма. Оно опирается на количественный и качественный анализ документов, принятых «Группой двадцати», БРИКС и АТЭС, для выявления динамики и определения предпочитаемых ими моделей взаимодействия с многосторонними организациями.Статья начинается с краткого описания роли «Группы двадцати», БРИКС и АТЭС в системе глобального управления. Затем представлены аналитическая парадигма и методология исследования. На основе этой методологии проверяется ключевая гипотеза о том, что неформальные институты высшего уровня могут прибегать к сочетанию моделей «каталитического воздействия», «ядра, влияющего на систему» и «параллельного управления» при взаимодействии с международными институтами, причем выбор отражает их миссию и роль в системе этих институтов, которые могут меняться со временем. Анализ полученных результатов позволяет сделать вывод о том, что «Группа двадцати», БРИКС и АТЭС последовательно взаимодействуют с международными организациями, но спектр этих организаций, интенсивность, динамика и модели взаимодействия существенно различаются.«Группа двадцати», ключевой форум экономического сотрудничества, действующий на основе консенсуса, стремится «выполнить обещание содействовать большей согласованности в системе институтов глобального управления» [Narlikar and Kumar, 2012, p. 389] и создать новую форму институционального коллективизма. «Двадцатка» превосходит БРИКС и АТЭС по количеству упоминаний международных организаций, интенсивности и масштабам взаимодействия. Она использует все три модели, взаимодействуя с ключевыми партнерами (МВФ, СФС, ОЭСР, Всемирным банком, ВТО и МОТ) в основном в качестве «ядра, влияющего на систему», по всему спектру функций глобального управления от обсуждения до исполнения решений. БРИКС, представляющий новую силу в глобальном управлении, стремится трансформировать мировой порядок на благо людей внося конструктивный вклад в определение правил игры [Duggan, 2015, p. 11]. БРИКС последовательно выступает в качестве катализатора, стимулирующего, одобряющего, побуждающего и поддерживающего изменения ООН, МВФ и Всемирного банка, а также ВТО и создающего собственную институциональную систему. АТЭС как главный региональный экономический форум и инструмент участия Азиатско-Тихоокеанского региона в решении глобальных проблем [Morrison, 2014, p. 2], продвигает повестку инклюзивного роста на региональном и глобальном уровнях. Эта двойственность целей проявляется в выборе партнеров для взаимодействия: десять ключевых партнеров АТЭС включают как глобальные, так и региональные международные организации. АТЭС способствует интеграции региональной и глобальной повестки дня, обеспечивает координацию между региональными и многосторонними институтами и усиливает их взаимное влияние.«Группа двадцати», БРИКС и АТЭС, каждый по своему, способствуют росту координации в глобальном управлении. Определенно необходимо дальнейшее повышение согласованности и эффективности взаимодействия многосторонних институтов. Однако наличие предпосылок для снижения фрагментарности и конкуренции - хорошая новость, позволяющая с надежной смотреть в будущее глобального управления.Исследование выполнено при финансовой поддержке PФФИ в рамках проекта проведения научных исследований «Модели взаимодействия международных институтов в процессе осуществления многостороннего управления в сферах макроэкономической политики, финансового регулирования, международной торговли и инвестиций», проект № 15-07-00022.

Russia in G20: Factors of Success and Objectives for the Future

Globalization and technological changes of the recent decade led to powerful transformations in the society, creating huge opportunities for economic and social development. Simultaneously these political, economic, social and technological shifts bring new challenges: enhanced mutual vulnerability of states; growing inequality; macroeconomic and financial instability; rise of terrorism; unbalanced growth of population and employment; waves of migration; increased rate of pandemic diseases diffusion; climate change and growing competition for resources. To prevent and manage the threats it is vital to ensure efficiency of the global governance system. Though lacking in legitimacy G20, set up in response to the global economic and financial crisis, has proved its efficiency in crafting and implementing consensus based decisions with a catalytic impact for global governance. Russia has a very strong track record in the G20 and it is vital to build on the success. The article reviews the G20 role in the global governance system and examines the factors of Russia’s success in the G20. Looking into the future, the author outlines G20 future agenda; proposes a strategy and a set of measures which would maximize G20 utility for Russia. Content analysis of the G20 documents, Russia’s national G20-related documents, interviews and statements is carried out to track whether Russia’ priorities in G20 have been achieved. Historical overview of G20 performance and Russia’s work in the G20 is undertaken to identify success factors. The G20 SWOT analysis is applied to reveal G20 strengths and opportunities and identify weaknesses and threats. Results of the SWOT analysis are used to develop a proposal for Russia’s strategy with regard to the G20. Drawing on the long-term forecasts, assessment of the G20 performance so far and its engagement with the other international organizations, the author makes an assertion that G20 agenda will deepen in the long-term, the demand for a cross-cutting approach to the new challenges will grow, alongside with the demand for the forum’s leadership in global governance. The article highlights decisions, recommendations and provisions spelt out in G20 key documents (including national growth strategy and employment plan) and G20 commitments on financial regulation, trade, infrastructure investment, energy and innovations which can contribute to development of a new model of the country growth and its integration into the world system. The author proposes a strategy which should maximize G20 effectiveness for Russia consolidating significant diplomatic, expertise and political assets Russia has already accrued in the G20 process, arguing that though such strategy will require organizational, financial and human resources mobilization, it will allow overcome existing and potential risks for promoting Russia’ priorities, such as declining share of the world GDP, geopolitical tensions, rise of new powers, aggravation of tensions between developed and developing countries and sliding level of consensus in the G20.

GERMANY G20 PRESIDENCY. THE TEST BY TRUMP

For almost ten years the G20 brings together the leaders of advanced countries and countries with emerging economy to govern shared challenges. Assessments of its role range from a very skeptical to a highly positive judgement. Nevertheless, the G20 remains a key forum for economic cooperation in the face of shifting values and powers, rising protectionism, environmental depletion and increasing anti-globalization. Each presidency is unique in its search for a balance between national priorities and partners’ interests in the process of charting agenda and forging collective decisions. High expectations of Ger-man G20 presidency were defined by internal and external factors. First, the demand for a response to the increasing challenges of de-globalization, economic inequality and climate change. Second, Germany’s unique potential to enhance G20 effectiveness and consolidate the forum’s role as a global public good sponsor due to the country’s economic power and diplomatic influence. The article reviews German G20 presidency priorities and outcomes in the context of internal and external challenges: the US 45th President’s position on international trade and climate, Brexit negotia-tions, national September parliamentary elections in Germany, the country’s significant and persistent current account surplus. The author claims that G20 has made substantial progress under German presi-dency. Geopolitical problems did not prevent the leaders from crafting decisions on key economic agenda issues. Six ministerial meetings were concluded by adoption of declarations, cooperation on digital economy and health was institutionalized, the leaders agreed 15 documents, including the Declaration and Action Plan on Countering Terrorism, and made more than 500 commitments. The summit hosted around 70 bilateral leaders’ meetings. Thus, despite divergences and tensions between G20 members, internal and external challenges, G20 laid the foundation for future agenda on the presidency priorities of digital economy, health and migration; advanced cooperation on core policy areas; agreed statements which allow to surmount pro-tectionist trends in international trade; consolidated G20 commitment to the Paris agreement implemen-tation; strengthened cooperation on energy sustainability and efficiency. To sum up G20 demonstrated resilience to new tests and confirmed its role as a key forum for economic cooperation.

The Hangzhou Consensus: Legacy for China, G20 and the World

China took over the G20 2016 presidency from Turkey during a period of subdued economic activity and diminished global growth. Growth in China was expected to slow to 6.3 percent in 2016 and 6.0 percent in 2017, primarily reflecting weaker investment growth as the economy continued to rebalance. Acknowledging that lower growth rates have become the “new normal”, the Chinese leadership set the annual target growth rate for China at no less than 6.5 percent in its 13th Five-Year Plan (2016-2020). The Plan redefined China’s development paradigm, de-emphasizing speed in favor of quality based on innovation, coordination, green development, openness and sharing. This vision constituted the foundation of China’s concept and priorities for the G20 presidency. The article reviews themain outcomes of the Chinese G20 presidency, focusing on major results which reflect China’s priorities for domestic development and international cooperation. Using qualitative and quantitative analysis of the G20 2016 documents and the documents of international organizations, the author highlights the key decisions made at the Hangzhou summit and trends in G20 engagement with international institutions.The findings indicate that the Chinese presidency’s priorities of development, innovation and trade received unprecedented attention, with development reaching an almost 43% share in the discourse (compared to the average of 15% for the eleven summits), innovation rising tenfold to about 7% (compared to 0.75% for the eleven summits) and trade peaking to 7.3% (compared to the average rate of 2.8%). At 2.2%, the share of the G20 discourse dedicated to the environment was higher than the overall average (1.42%) and higher than at any other summit except Cannes and Los Cabos. While energy issue-related discourse (about 4%) ranked lower than for Brisbane and Antalya, the metric was comparable to the average for the period (3.4%). Discussion dedicated to economic issues (25%) was close to the average for the period (27%). In line with the historical trend, the share of finance issues in the G20 discourse continued to decline, reflecting the G20’s role in the division of labor with regards to the regulation of financial markets.The intensity of G20 engagement with international organizations was higher than the average since the Washington summit. The choice of organizations was defined by the presidency’s priorities and established trends. Given the UN’s role in setting Sustainable Development Goals, and China’s commitment to the UN as the central element of a fair and peaceful multilateral system, it came as no surprise that the intensity of references to the UN was twice as high as the average for G20 summits and significantly higher than in any other summit. A similar trend was observed with respect to the WTO and UNCTAD. The G20’s reliance on OECD expertise continued to rise. The intensity of G20 engagement with the IMF and the World Bank was slightly lower than during the previous presidencies. Last but not least, China consolidated the G20’s dialogue with engagement groups, most notably with B20 and L20.Drawing on the results of qualitative and quantitative analysis, the author concludes that China’s G20 presidency contributed to the country’s development priorities, reflected China’s role in the evolving world order, and consolidated the G20’s status as the premier forum for economic cooperation and making globalization work for everyone. The author asserts that China managed to ensure its imprint on future G20 cooperation. First, it did so by integrating innovation, the new industrial revolution and the digital economy into its core agenda, generating 137 commitments to innovative growth and setting up the relevant international mechanisms. Second, with respect to trade and investment, it facilitated development and the adoption of two documents defining guiding principles for global investment policymaking, and promoting inclusive trade and global value chains. Third, under China’s stewardship, the G20 agreed to three action plans on energy cooperation, including Enhancing Energy Access in Asia and the Pacific: Key Challenges and G20 Voluntary Collaboration Action Plan, the G20 Voluntary Action Plan on Renewable Energy, and the G20 Energy Efficiency Leading Program (EELP), making further progress to address energy access, a cleaner energy future, energy efficiency, global energy architecture, energy security, as well as market transparency. Fourth, China advanced further G20 cooperation on development based on the Action Plan of the 2030 Agenda for Sustainable Development. Fifth, the presidency committed to establish three China-based G20 centers, thus creating opportunities to enhance its influence in the G20 process through an evidence base, research and the exchange of knowledge in key policy areas. China struck a good balance between continuity and innovation regarding the G20 agenda, contributed to its legitimacy and effectiveness through productive engagement with key international organizations and dialogues with the engagement groups, and consolidated the G20’s capacity for direction setting, decision making and delivery.

Potential role of the NDB and AIIB in the global financial system

This article focuses on the two recently established multilateral development banks (MDBs) dominated by emerging economies: Asian Infrastructure Investment Bank (AIIB) and New Development Bank (NDB). The authors explore the main economic and political incentives that lie behind the creation of these institutions, examine challenges and opportunities they are likely to face, and provide a forecast of their loan portfolios growth in the coming years. The forecast includes two scenarios: basic and optimistic, and is based on the analysis of NDB and AIIB differences from traditional banks, and potential benefits and challenges they can bring. The methodology used for assessment allows projecting the financial capacity of the two banks based on their announced shareholder capital and likely financial performance determined by membership, governance arrangements and other factors, and takes into account recent developments in both banks. Based on the forecast, the authors conclude that in ten years the new banks will be able to provide infrastructure financing at the level of traditional institutions working in the area. In order to develop in accordance with the optimistic scenario, the new banks should adhere to their basic alternative principles, but also rely on the experience of traditional banks in areas where they have proved their effectiveness. These include exchange of experience on selection of projects, social and environmental safeguards, and monitoring results. Apart from addressing the global infrastructure gap, the new banks could also stimulate traditional ones to reform their governance and change operational modalities and thus become more responsive to developing countries’ interests.

Looking Across BRICS: An Emerging International Development Agenda?

BRICS has transitioned from concept to international reality, including the important contribution of a new development model. The BRICS countries have changed development assistance to developing countries by basing it on their own experiences of development, aid and growth. The BRICS countries share similarities in this experience as well as national specificities and differences. The model shows that trade and business investments assist growth and encourage horizontal partnerships between countries. BRICS has created new financial institutions (e.g. development and infrastructure banks) to cater to specific development needs where the BRICS countries can call the shots. The efficacy of these financial institutions and BRICS as an economic and political grouping will play out in the coming decades.

Assessing Summit Engagement with Other International Organizations in the Process Global Governance

В последние десятилетия мы наблюдаем драматические изменения в системе международных отношений. Одной из основных тенденций является «быстрый рост и диверсификация акторов, форумов и способов их организации для ответа на глобальные вызовы», ведущих к так называемой фрагментации системы глобального управления. Однако «конкурентная многосторонность» имеет и позитивную сторону, поскольку появление новых многосторонних институтов, заявляющих о своей лидерской роли в определении повестки дня глобального управления, создает альтернативные источники обеспечения общих благ. Новые институты со временем обретают собственную идентичность (actorness) и занимают свое место в системе глобального управления. В определенных сферах наблюдается тенденция лидерства «многосторонних институтов высшего уровня». Три наиболее ярких примера включают такие институты как «Группа двадцати», БРИКС и АТЭС, влияние которого растет на региональном и глобальном уровне. Новые неформализованные клубы работают по своей повестке дня. Одновременно в ходе управления процессами глобального управления они взаимодействуют c другими международными организациями. Трансформационные тенденции в международных отношениях, появление новых акторов, напряженность в отношениях между инклюзивными и эксклюзивными клубами, требование к легитимности и эффективности международных институтов в совокупности определяют актуальность изучения, систематизации и сравнительного анализа моделей взаимодействия международных институтов и их эффективности.В данной статье для формирования аналитической парадигмы исследования реализованы три задачи. Во-первых, дается анализ основных понятий. Во-вторых, в качестве теоретической основы анализа обосновывается подход рационального выбора в институционализме. В-третьих, формулируются гипотезы исследования. Предполагается, что неформальные институты высшего уровня компенсируют свою неэффективность через взаимодействие с другими международными организациями, выбирая путь взаимодействия с существующими институтами в рамках модели, которую они считают наиболее эффективной для достижения своих целей. При этом модели взаимодействия неформальных институтов высшего уровня с международными организациями отражают их место и роль в архитектуре глобального управления, предназначенную им отцами-основателями при основании и закрепленную в ходе дальнейшей эволюции. Ожидается, что модель «управления в союзе с многосторонними организациями» повышает эффективность неформальных институтов высшего уровня, однако модели не являются взаимно исключающими, но сосуществуют в деятельности неформальных институтов. Их выбор зависит от сферы и организации.В заключении приводятся выводы по результатам апробации методологии на примере взаимодействия БРИКС с другими международными институтами в процессе осуществления многостороннего управления. Результаты апробации показывают, что БРИКС решает задачи повышения эффективности коллективных действий по приоритетам повестки дня на основе взаимодействия с международными институтами на различных уровнях. Для БРИКС характерны два типа взаимодействия с международными организациями: «каталитическое воздействие» (стимулирование или поддержка изменений и реформирования международных организаций) и «параллельное управление» (создание собственных механизмов). Создавая новые институты, БРИКС одновременно укрепляет сотрудничество с другими международными организациями. Выбор участниками объединения модели взаимодействия с международными организациями зависит от сферы и этапа становления сотрудничества, специфики организаций, которые они считают наиболее эффективными для достижения своих целей. Модели не являются взаимно исключающими, но сосуществуют и трансформируются в процессе взаимодействия. Так, с профильными организациями ООН и ВТО взаимодействие развивается по модели «каталитического воздействия», в то время как с «Группой двадцати» отмечается нереализованная тенденция к взаимодействию по модели «управление в союзе с многосторонними институтами». Создание и становление новых институтов позволяет прогнозировать включение в практику взаимодействия БРИКС с международными организациями по модели «управления в союзе с многосторонними организациями».

Explaining G20 and BRICS Compliance

English Abstract: This article explores the internal and external factors influencing the compliance performance of the Group of 20 (G20) and the BRICS. The authors start with an overview of the G20 and BRICS compliance patterns using comparative data on the number of commitments made by the two institutions, the level of institutional compliance, and distribution of commitments and compliance across issue areas. G20 compliance is traced since the leaders’ first 2008 summit in Washington. The BRICS compliance performance record includes data since the third stand alone summit in Sanya in 2011.The study then takes stock of compliance catalysts embedded in the summits’ discourse: priority placements, numerical targets, timelines, self-accountability pledges and mandates to implement and/or monitor implementation. The authors review trends in the use of catalysts in different years and issue areas and identify commonalities and differences.The analysis then turns to external causes of compliance and focuses on demand for collective actions and members’ collective power to respond and deliver on their pledges. Here the study explores whether the self-accountability mechanisms created by the institutions in response to the demand for effectiveness and legitimacy facilitate compliance.The article concludes by highlighting catalysts, causes of compliance and their combinations with the greatest power to encourage implementation, explaining trends in G20 and BRICS compliance performance. The data sets on G20 and BRICS differ in terms of scale. The G20 data set contains 1,511 commitments of which 114 have been monitored, and the BRICS data set contains 231 commitments of which 23 have been monitored. Russian Abstract: В статье рассматриваются внутренние и внешние факторы, влияющие на исполнение обязательств «Группы двадцати» и БРИКС. Вначале представлен обзор трендов исполнения на основе сравнительных данных по количеству обязательств, принятых лидерами обоих институтов; уровню институционального исполнения; распределению обязательств и оценок исполнения по различным приоритетным сферам. Анализ исполнения «Группой двадцати» проводился начиная с первого саммита в 2008 г. в Вашингтоне, а БРИКС – с третьего отдельного саммита в 2011 г. в Санье. Затем анализируются катализаторы исполнения, встроенные в документы саммитов: приоритетность расположения (размещение в более значимых документах или разделах документа), количественные показатели, временные рамки, обещания по самоотчетности и мандаты на реализацию и (или) мониторинг реализации обязательств. Авторы рассматривают тенденции использования «Группой двадцати» и БРИКС катализаторов в различные годы и в различных сферах, выявляя общие черты и различия. В рамках анализа внешних причин рассматривается потребность (запрос) в коллективных действиях со стороны международного сообщества и стран – членов «двадцатки» и БРИКС и способность членов клуба ответить на запрос и выполнить данные обещания. Также анализируется, насколько эффективны механизмы самоотчетности, созданные институтами в ответ на запрос на эффективность и легитимность управления, и прослеживаются факторы повышения уровня исполнения принятых решений. В заключение рассматриваются катализаторы, причины исполнения и их комбинации, обладающие наибольшим положительным влиянием на исполнение, объясняются тренды в уровне исполнения «Группы двадцати» и БРИКС. Наборы использованных данных по «Группе двадцати» и БРИКС отличаются масштабами. Общее количество обязательств «Группы двадцати» составляет 1511, количество проанализированных обязательств – 114, тогда как общее число обязательств БРИКС – 231, а проанализированных – 23.В статье рассматриваются внутренние и внешние факторы, влияющие на исполнение обязательств «Группы двадцати» и БРИКС. Вначале представлен обзор трендов исполнения на основе сравнительных данных по количеству обязательств, принятых лидерами обоих институтов; уровню институционального исполнения; распределению обязательств и оценок исполнения по различным приоритетным сферам. Анализ исполнения «Группой двадцати» проводился начиная с первого саммита в 2008 г. в Вашингтоне, а БРИКС - с третьего отдельного саммита в 2011 г. в Санье. Затем анализируются катализаторы исполнения, встроенные в документы саммитов: приоритетность расположения (размещение в более значимых документах или разделах документа), количественные показатели, временные рамки, обещания по самоотчетности и мандаты на реализацию и (или) мониторинг реализации обязательств. Авторы рассматривают тенденции использования «Группой двадцати» и БРИКС катализаторов в различные годы и в различных сферах, выявляя общие черты и различия. В рамках анализа внешних причин рассматривается потребность (запрос) в коллективных действиях со стороны международного сообщества и стран - членов «двадцатки» и БРИКС и способность членов клуба ответить на запрос и выполнить данные обещания. Также анализируется, насколько эффективны механизмы самоотчетности, созданные институтами в ответ на запрос на эффективность и легитимность управления, и прослеживаются факторы повышения уровня исполнения принятых решений. В заключение рассматриваются катализаторы, причины исполнения и их комбинации, обладающие наибольшим положительным влиянием на исполнение, объясняются тренды в уровне исполнения «Группы двадцати» и БРИКС. Наборы использованных данных по «Группе двадцати» и БРИКС отличаются масштабами. Общее количество обязательств «Группы двадцати» составляет 1511, количество проанализированных обязательств - 114, тогда как общее число обязательств БРИКС - 231, а проанализированных - 23.